когда то давно бабушка рассказала что ребёнком была узницей пятого полка. в какой-то момент мы решили записать её воспоминания. а потом оказалось что таких как она довольно много, пришлось записать и набрать и их воспоминания. власти не спешили издавать книгу их воспоминаний, пришлось сделать самостоятельно

отрывок оттуда

В 1941 году мне исполнилось одиннадцать лет. Мы жили с семьей на левом берегу Двины, напротив фабрики КИМ. (Там было несколько домиков, в них жили папа и два его брата.) Отец был каким-то начальником по Осоавиахиму на 3-ем лесозаводе и пользовался большим авторитетом.

Выходной день, воскресенье, 22 июня. Мама поручила мне немножко попасти на берегу реки корову, потому что там была высокая трава. Туда ее на веревочке и повела. Над головой загудели самолеты, но не наши, а с крестами на бортах. Стало страшно. Советский военный аэродром был в районе реки Лучёсы (там до войны служил мой двоюродный брат), туда они и полетели. Я спряталась в траве и начала к себе тянуть корову. Возле моих ног она и легла. Началась бомбежка. Одна из бомб, наверное, попала в арсенал. Воздух вокруг стал вспыхивать какими-то огненными кубиками, стали летать снаряды. Немецкие самолеты быстро улетели. Когда утихло, я пригнала корову домой и рассказала маме об увиденном, а она мне говорит: началась война.

Папу вызвали на работу, чтобы в случае чего гасить фугасы. Родной брат послал документы в военное училище. Оно находилось в Калинковичах, это Могилевская область, но началась война, и он ушел добровольцем на фронт. Ему тогда было семнадцать лет. А папа не был призван в Армию, потому что он инвалид с детства по слуху.

Оршанский мост немцы взорвали, а Смоленский остался, Как раз там, где 3-ий лесозавод. Папа на работу не ходил, при немцах завод разграбили. Неподалеку была мельница. Помню, папа сходил туда и принес домой муки. Мама ходила пешком (Смоленское шоссе) в деревню Поляи. Это ее Родина. Меняла там всякое. Чаще всего приносила домой рожь. Папа сделал жернова. Так и жили.

В 1943 году (уже была слышна канонада) немцы стали хватать трудоспособные семьи и угонять их в Германию или другие страны. Папа с братьями (тоже не военнообязанные) выкопали на обрывистом берегу блиндажик. Там и прятались. Сосед, который знал немецкий язык, работал в Управе, пришел и говорит, чтобы мы зарезали корову и сами съели, а то ее заберут. Мама была к корове сильно привязана, считала ее почти членом семьи, расплакалась. Но другого выхода не было. Зарезали и даже успели всю съесть.

Декабрь. Снега было много. Тогда зимы были суровыми. К нашему убежищу пришел немец и прямо сверху кричит, чтоб выходили. Вылезаем, смотрим, стоит машина грузовая. Нас туда посадили, ничего не дали взять с собой (естественно, кроме уже одетого) и повезли. Куда – не знаем. Привезли в «5-й Полк». Там с 1941 года уже были военнопленные и крестьяне. На нарах полно людей. Там места не было, и нас посадили на землю. Немного соломы бросили и – всё. Вместо дверей в бараке были большие ворота. Ни на ночь, ни на день они не закрывались, а на улице было 40 градусов мороза. Баланду какую-то раз в день привозили в цистернах. Кроме нее давали кусочек хлеба с опилками. Серый такой, словно крахмалом разведен. Так мы прожили зиму. Половину нашего барака занимали лучёсские. По бараку одна ходить я боялась, только с мамой. Батьку забирали копать окопы. Каждый раз, когда он уходил, мы его не ждали, потому что всякое было, но, слава Богу, он остался жив. Хоть и глухой был.

Каждое утро приезжал немец и на ломаном русском языке приказывал всем выходить на улицу. А они в бараке находили мертвых, выносили, бросали на телегу и везли в траншею, которая была выкопана возле наших бараков. Засыпали только снегом, а мы этот снег (сверху) брали и топили на воду. Были там месяцев семь.

Однажды в 1944 году выгнали всех на улицу. Отобрали нашу семью и куда-то повезли. Так мы очутились на границе Польши и Германии. В одной из книг С.Алексиевич есть описание того места. Местные называли его Граево.

Настоящее лето, даже черешни поспели. В лагере были девочки моего возраста. Мы часто пролезали под проволокой и начинали искать что-нибудь съестное. Мне очень везло. Наверное, потому что хорошенькая была. Бывало, слышу бежит за мной полячка: «Цурка, почэкай!» Остановлюсь, она мне дает яйцо или кусочек масла. Принесу его в барак, а мама плачет и говорит: «Детка моя, не мы тебя кормим, а ты нас».

В Граево какой-то немец выбрал нашу семью. Хозяин попался человечный. Завезли нас в местечко Фритберг. Там были полные всего магазины. Нам дали продуктовые карточки. В лесу из камня выстроен двухэтажный дом, где уже много лет жила одна семья. Западные украинцы. Помню, их родная деревня называлась Сковородкино. Они там чистили лес. А лес у немцев как парк у нас. Кроме нас работали там поляки, русские и украинцы. Вырубали и на себе вытаскивали сучья. Мне было только 13 лет, но я трудилась наравне с взрослыми.

Советские войска нас освободили 9 мая, но задержали на уборку урожая. Мне же предложили ухаживать за ранеными.

Когда приехали в Витебск, была уже глубокая осень. Приходим домой, а там одна печка стоит. Немцы разобрали наш дом на блиндажи. Папа устроился на работу, я пошла в школу. Окончила семь классов, потом поступила на телеграф ученицей, заочно окончила техникум связи в Смоленске, работала начальником смены. Затем ушла на пенсию.